Почему?!
И вот — новое знакомство…
— Мешконцев, — не встав из-за стола, назвался Федору Ефимовичу крупный лысеющий человек, слегка нагнув голову в поклоне, что, вероятно, следовало принять за оказанную честь.
Присев на стул перед его огромным столом, Федор Ефимович сразу как бы стал меньше ростом, но с достоинством ответил:
— Майор милиции Репрынцев. — Потом усилил: — Из уголовного розыска.
— Чем проектная организация могла заинтересовать милицию, да еще уголовный розыск? — снисходительно осведомился Мешконцев.
— Тем более — города Свердловска, — в тон ему добавил Федор Ефимович.
— Даже? — попробовал скрыть удивление за веселостью Мешконцев.
Но Федор Ефимович решил не заметить этого и перешел к делу:
— Вверенная вам проектная организация нас не интересует. Я пришел лично к вам.
— Ко мне, значит… — Мешконцев сбросил с себя добродушие. — Пожалуйста, слушаю.
— Раньше вы работали в строительно-монтажном управлении шоссейных дорог.
— Было, было такое. Уже забывать стал.
— За год-то? А я как раз надеюсь на вашу память, — бодро признался Федор Ефимович.
— Попробуйте.
— У вас в управлении в то время работала некая Катышева Александра Никитична.
— Возможно.
— Да точно, товарищ Мешконцев. Особа довольно приметная. Потом она ушла в коммунальный отдел горисполкома. Оттуда скрылась…
— Уволилась, я слышал.
— Скрылась. И у вас из-за этого, насколько я понимаю, были некоторые неприятности.
— Ну, какие у меня могли быть неприятности?
— Об этом я и хочу спросить вас.
— Были неприятные разговоры в связи с этой особой, — нехотя признался Мешконцев, всем видом показывая, что делает это только из стремления как можно быстрее закончить беседу. — Но я не принял на себя никаких упреков. Катышева переходила от нас в коммунальный отдел по собственному желанию. Претензий по работе к ней не имелось, и, естественно, я подписал положительную характеристику. А спустя два месяца она, видимо, решила уехать из Караганды, и там у них произошла какая-то история с увольнением…
— Она скрылась, — поправил его Репрынцев.
— Повторяю, я этого не знаю, — жестко ответил ему Мешконцев.
— Как же не знаете, если сами пострадали при этом? Катышева осталась вам должна крупную сумму денег. А вас это не волнует. Не волнует?
Мешконцев обдумывал ответ.
— Если я не говорю об этом, значит — нет, — сказал он.
— А вашу жену?
— Вам позволительно вести такой разговор? — несколько оскорбленный, спросил Мешконцев.
— Да.
— Будьте любезны, объясните.
— Пожалуйста. Думаю, вы поверите мне, если я скажу, что приехал в Караганду из Свердловска не ради ваших личных дел. Катышева совершила серьезное уголовное преступление и сейчас скрывается. Она была опознана здесь, в Караганде. И меня интересует все, что связано с этой женщиной, в том числе и обстоятельства, при которых она заполучила ваши деньги и увезла их. Если вы не хотите говорить со мной об этом, я могу думать только одно: вас связывают с преступницей какие-то личные отношения. И в таком случае я имею еще большее право спрашивать.
— Что она сделала там, в Свердловске? Я могу знать?
— Похитила около десяти тысяч государственных денег.
— Да. Это действительно серьезно, — мрачно согласился Мешконцев.
— Каким образом она забрала деньги у вас? — сразу спросил Федор Ефимович.
— Я сам ей дал. Она пообещала устроить мне импортную мебель.
— Но она работала не в торговле!
— У нее были знакомые в хозмебельторге.
— Понятно, — вслух заключил Репрынцев. — Одной женщине она предлагала даже кооперативную квартиру. А скажите, каким образом она устроилась в ваше бывшее управление инженером?
— У нее был диплом.
— Инженера?
— Нет, техника.
— Странно.
— Но и до нас она тоже работала на инженерной должности.
— Где?
— В тресте Целинмонтажстрой.
— А что она выигрывала, перейдя старшим инженером в коммунальный отдел горисполкома?
— Пожалуй, ничего. Просто у нас ей надоели частые командировки.
— Где она училась?
— В Алма-Ате.
— А точнее?
— В строительном техникуме.
Раскрыв Мешконцеву до конца цель своего приезда в Караганду, Федор Ефимович рассчитывал на откровенность и помощь. Но он ошибся. Мешконцев смирился с неизбежностью давать показания, но отвечал кратко, не вдаваясь в подробности. И Федор Ефимович почувствовал в этом своеобразную фальшь: Мешконцев знал больше и по непонятным причинам предпочитал утаивать имеющиеся в его распоряжении факты. Приходила мысль о том, что между нежеланием возбудить уголовное дело против Катышевой после ее исчезновения из Караганды с деньгами Мешконцева и сегодняшним его странным поведением существует связь.
Убедившись, что Мешконцев ничего больше не скажет, Федор Ефимович прекратил бесполезный разговор, не оставляя надежды вернуться к нему. Расстались холодно.
Трест Целинмонтажстрой Федор Ефимович нашел без труда. В отделе кадров он узнал, что Катышева работала инженером не в самом управлении треста, а в подчиненном ему шестом строительно-монтажном управлении.
Так Федор Ефимович встретился с секретарем партбюро СМУ-6 Павлом Андреевичем Гривцовым, главным механиком управления, человеком общительным и юношески бодрым в свои пятьдесят пять лет. Он затащил Федора Ефимовича в тесный кабинетик, усадил перед собой и, взъерошив седеющие волосы, спросил сам:
— Что за нужда?
— Интересуюсь человеком, который работал у вас более года назад, — начал Федор Ефимович.
— Фамилию помните?
— Катышева Александра Никитична.
— Знаю, — сразу ответил Павел Андреевич и невольно пренебрежительно махнул рукой.
— Долго она у вас работала?
— Работала? Ха! — Гривцов даже крутнул головой, удивляясь наивному вопросу. — Не работала она, а порхала тут больше двух лет. — И спросил с усмешкой:- Где хоть она теперь?
— Не знаю, — признался Федор Ефимович.
— Это уж совсем интересно! — удивился Гривцов.
Пришлось рассказать все.
— Вот оно что получилось, — задумчиво протянул Павел Андреевич. — А пожалуй, и не удивительно… В нашем строительно-монтажном она появилась при Аграновиче Ароне Яковлевиче. Сейчас-то он вернулся в главк, в Алма-Ату, а тогда его направляли в Караганду управляющим Целинмонтажстроя: заваливался трест окончательно. Честно скажу, что Агранович — руководитель опытный, дело знает крепко. В главке его ценят и доверяют: как только где-то в системе начинает барахлить, его бросают туда, и он за год-полтора выдернет трест из любого прорыва. Только на моей памяти он полреспублики объехал: был в Усть-Каменогорске, в Актюбинске, у нас в Караганде, еще где-то и везде по году-два. А потом — опять в главк. Он уже привык к этому: своя назначения считает длительными командировками, семью из Алма-Аты за собой не таскает… — Павел Андреевич закурил. — А теперь о Катышевой… Через месяц примерно после приезда Аграновича в Целинмонтажстрой явилась к нам она. Я еще тогда удивился: у нас в конторе по линии ИТР вроде бы все укомплектовано было. А мне начальник говорит: сам Агранович прислал с бумагой, устраивать надо. Кумекали так и сяк… Диплом-то у нее техника, а у нас только инженерная должность в плановом отделе была. Начальник, значит, проинформировал об этом нового управляющего, а тот дает «добро»: если, говорит, кто спросит, я беру ответственность на себя. Сами понимаете, спорить не решились: новая метла…
— А Катышева?
— Ей-то что? Она только семечки пощелкивала. Работы никакой. Покажется с утра, а потом пошла «по делам…» А дела, видим, стоят. Я, конечно, как секретарь партбюро, пытался говорить начальнику, а тот все от разговоров в сторону. Потом-то я узнал, что они с Аграновичем — старые друзья. Так вот и мыкались с ней…
— Дружбу Аграновича с вашим начальником я еще могу понять, — сказал Федор Ефимович. — А Катышева-то при чем?
Павел Андреевич вздохнул. А потом вдруг расхохотался.
— Баба красивая хоть в магазине за стекло ставь… Прошло немного времени, Караганда, сами представляете, не Москва, увидели, что у нее с Аграновичем шашни-машни. Что там между ними на самом деле было, бог знает. А кто против Аграновича пойдет?.. Молчали. Тихонько-то, правда, все равно говорили. В тресте я, например, слышал, что она давненько уже сопровождает его в длительных-то. Но чужие дела — потемки. Официальых сигналов нет. Сам Агранович в главке — фигура. Против него и начальник-то наш пикнуть не мог.
— Кто был у вас начальником тогда?
— Мешконцев. Есть такой. Потом перешел в проектную организацию.
— Мешконцев?!
— А что вы удивляетесь?